Альберт Капр. Воспоминание о Соломоне Бенедиктовиче

В течение длительного времени я с большим интересом следил за развитием советского искусства книги, а с 1951 года, когда мне поручили класс искусства шрифта и оформления книги в лейпцигской Высшей школе графики и искусства книги, я стремлюсь познакомить и моих студентов с советским искусством книги и иллюстрации. Разумеется, я прежде всего обратился к великим мастерам гравюры по дереву В.Фаворскому и А.Кравченко, а также к большому числу рисовальщиков и иллюстраторов. При этом мне казалось, что искусство шрифта и типографики отставало от искусства иллюстрации. У меня даже создалось впечатление, что оно вовсе не принималось всерьёз и не признавалось. И это было непонятно, поскольку — при всём моём восхищении хорошими иллюстрациями — шрифт и типографика всегда оставались для меня основой красивой книги. Я бывал на советских книжных выставках, читал и перелистывал много книг и тогда познакомился с несколькими именами: Телингатер и Лазурский в Москве — художники шрифта и типографы, а несколько позднее — Пауль Лухтейн и Виллу Тоотс в Таллинне. Разумеется позднее мне стали известны и многие другие художники. 

Был 1956 год, когда я впервые встретился с Телингатером в Москве. Мы скоро стали друзьями. Телингатер как личность сразу привлекал к себе своим постоянно ровным приветливым нравом, большими знаниями и профессионализмом. Лишь позднее мне стало ясно, в какой мере он был вдохновителем многих мероприятий, которые положительно повлияли на всё советское искусство книги. С той поры мы встречались раз или два в году. Спорить с С.Б. было всегда увлекательно. У него были самобытные новаторские идеи и он постоянно стремился исследовать все проблемы в их взаимосвязях, со всеми их «за» и «против», с их скрытыми сторонами.

Из многочисленных встреч в ГДР — в высшей школе графики и искусства книги в Лейпциге, на международных выставках книги и на симпозиумах — мне особенно запомнились совместные посещения мемориальных музеев Гёте и Шиллера в Веймаре. Телингатер умел приходить в восторг от произведений искусства и литературы, а также красивых рукописей. Он знал на память многие произведения Гёте и Шиллера и, улыбаясь, декламировал на немецком языке стихотворения, автографы которых лежали на витринах. В Веймаре же он мне поведал свои сокровенные мысли об унификации русского и латинского алфавитов. Я считаю эти его соображения особенно важными, хотя они значительно обгоняют современные возможности. С.Б.Телингатер смотрел далеко вперёд.

Чаще, чем в ГДР, мы встречались в Москве. Особенно дороги для меня были часы, проведённые в его маленькой мастерской на берегу Москва-реки, напротив парка имени Горького. Здесь я видел типографические опыты его юности, работы, возникавшие в непосредственной близости к Маяковскому и Эль Лисицкому, произведения периода бури и натиска революционных лет. Я видел фотографии и фотомонтажи, значительные по своим художественным достоинствам и обладающие убедительностью документа. В этих работах проступала сила Революции, чистота стремлений сообщала мужество и величие самой типографической форме. Здесь мне стало очевидным, в какой степени так называемая Баухауз — типографика обязана опыту художников молодого Советского государства и идеям Эль Лисицкого, а также тогдашних московских архитекторов.

Затем С.Б. показал мне массу книг, созданных им более чем за полвека. Они представляли одновременно и советское искусство книги в целом за пятьдесят лет со всеми успехами, проблемами и противоречиями, а также его очевидным прогрессом прежде всего за последние десять — пятнадцать лет.

Наборный шрифт Телингатера — это одно из лучших достижений советского искусства шрифта. Своими гармоническими формами он обязан письму ширококонечным пером или вольной трактовке форм, которое оно даёт. С.Б. знал, что и буквы кириллицы обрели свои очертания из письма широким пером. Он понимал значение и возможности каллиграфии и развивал её, где только это было возможно. Охотнее всего он писал остроконечным пером, которое держал почти плоско к бумаге, а поэтому мог неожиданно достигать сильных и широких наплывов в штрихах, напоминающих удары кисти. Телингатер не раз демонстрировал эту технику письма и нескольким моим студентам, и научиться им было нетрудно. Поначалу я считал её его собственным открытием, но при совместном посещении отдела рукописей Библиотеки имени Ленина он показал мне великолепные азбуковники с подобным же шрифтом. Это были руководства по мастерству письма 17 и 18 веков, и Соломон Бенедиктович намеревался переиздать в виде факсимиле одну или несколько из этих книжек(Благородной задачей былобы осуществить его замысел).

Особой заботой Телингатера была молодёжь, одарённые молодые советские мастера шрифта и книги. Сам он получил в последние годы жизни возможность в известном смысле развивать эстетические взгляды своей молодости. С большой осторожностью и ответственностью стремился он раскрывать все позитивные возможности советского искусства книги.

Самое глубокое впечатление произвела на меня его манера работать при нашей последней встрече. Вместе с коллегами из других социалистических стран я работал под председательством Телингатера в жюри конкурса на лучшую книгу в честь столетия со дня рождения В.И.Ленина. Много дней встречались мы в большом выставочном зале в Сокольниках, работали до позднего вечера, и всегда С.Б. приходил первым и уходил последним. Выполнял он свою работу с чувством бошльшой ответственности. Его ориентирами были Ленин и Гутенберг. Книги, достойные премии, должны были служить общественному прогрессу, соответствовать своей формой содержанию, отвечать потребностям широкого круга читателей; с другой стороны они должны были отличаться самым выским качеством набора, печати и общего оформления. И эти же критерии при выборе лучших книг социалистического мира, естественно, определяли и собственную манеру работы Телингатера. Его целью было донести до самого широкого круга людей, по возможности до всего советского народа, высокую по художественному и техническому качеству книгу.

Напечатано в каталоге выставки С.Телингатера. Советский художник, Москва, 1975.