Максим Жуков — Встречи с Виллу Тоотсом

Имя Виллу Тоотса я впервые услышал от Соломона Бенедиктовича Телингатера, который был моим старшим другом и наставником.

Озадаченные моим увлечением буквами, надписями и шрифтами, необычным для пятнадцатилетнего подростка, мои родители послали меня «на обследование» — к Телингатеру. Они были близко знакомы с ним со времен комсомольской юности. Как сразу же выяснилось, о лучшем учителе нельзя было и мечтать. Мне невероятно повезло.

Телингатер тут же принял меня «в учение». Он тактично, но уверенно направлял меня в моих первых опытах, давал учебные задания, советы об изучении источников и творчества мастеров — прошлого и настоящего, советских и иностранных. Телингатер был не только непревзойденным мастером книжного дизайна (или, как говорили тогда, «искусства книги»), но и уникальным знатоком технологии набора, верстки, печатного и переплетного дела. По сути, это был полиграфический институт в одном лице. Его собственное творчество было ошеломляюще разнообразно. Будучи мастером типографики и шрифтового дизайна, он был строителем, декоратором и иллюстратором книги, мастером гравюры, акварелистом и каллиграфом.

У Телингатера был широчайший круг знакомств и контактов — от рядовых рабочих и мастеров типографий до знаменитых деятелей искусства и науки, писателей и журналистов. [Он дружил и регулярно общался с коллегами за рубежом.] Словом — он знал всех, и все знали его.

1960

В 1960 году, когда мы познакомились, вышла в свет одна из лучших работ Телингатера — Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения (под общей ред. Н.К. Гудзия. Вст. ст. В.Е.Гусева. М.: Художественная литература). В оформлении этой книги огромная роль принадлежит каллиграфии, которой Телингатер очень увлекался. По своему стилю эта — необычайно свободная, экспрессивная — каллиграфия восходила к русской традиционной скорописи XVII века.

При этом Телингатер испытывал острый интерес и к письму ширококонечным пером. Эта техника, широко распространенная на Западе, мало применялась в
России. Интерес к ней оживился в 1950-е гг., по мере налаживания культурных связей со странами т.н. социалистического содружества. В странах «народной демократии» каллиграфия и шрифтовой дизайн были развиты много лучше, чем в Советском Союзе. Энтузиастами каллиграфии были и многие художники из
стран Прибалтики, вошедших в СССР. Наиболее деятельным и энергичным из них был Виллу Тоотс. В 1956 г. вышла его книга Tanapaeva kiri («Современный шрифт»), а весной 1960 увидело свет ее новое, многократно расширенное издание, 300 burtu veidi («300 шрифтов»). Московские шрифтовики охотились за этими книгами, хотя их текст — на эстонском и латышском — был им недоступен.

Летом 1960 года я окончил школу и был принят в Московский полиграфический институт. До начала занятий оставалось еще некоторое время, и моя мама решила сделать мне подарок: съездить со мной «на недельку» в Таллин, где ни она, ни я никогда не были.

Я рассказал об этом Телингатеру. Он очень оживился и сказал, что он хотел бы познакомить меня с эстонскими художниками — Паулем Лухтейном и Виллу Тоотсом.

Он дал мне их адреса и попросил меня передать им его подарки — экземпляры только что вышедшего в свет первого выпуска Искусства книги (М.: Искусство, 1960) и еще какие-то книги. Я с радостью согласился. Когда тебе семнадцать лет, вся твоя жизнь — цепочка волнующих открытий. Я совсем не помню Лухтейна (м.б., мне не удалось с ним встретиться?), но Тоотс произвел на меня сильное впечатление. Его облик и манеры противоречили расхожим стереотипам о холодности и медлительности прибалтов: в каждом его движении сквозили энергия и живость.

Тоотс сердечно встретил меня, угостил вкуснейшим кофе со сливками, с благодарностью принял подарки от Телингатера, и в свою очередь показал мне некоторые новинки, полученные от иностранных коллег. В те годы частная международная переписка была мало распространена. Так что свободные контакты Тоотса
тоже поражали воображение.

С тех пор завязалось наше приятельство, которое продолжалось три десятка лет. Мы состояли в эпизодической переписке, иногда встречались на выставках и конференциях, обменивались вышедшими книгами и новогодними поздравлениями (Тоотс был большой мастер этого особого, интимного жанра шрифтовой
графики).

1976

Занимая особое место в многонациональном отряде советских мастеров шрифта, Тоотс неутомимо продолжал свою кипучую деятельность по организации художественных мероприятий — конкурсов, выставок и конференций, продолжал писать и публиковать свои небольшие, но очень емкие книги, брошюры и статьи о каллиграфии и рисованном шрифте. Его положение в табели о рангах Союза художников достиг заоблачного уровня «национального достояния». Соответственно расширились и его возможности как активиста художнического сообщества.

Хорошо запомнился организованный Тоотсом в сентябре 1976 г. симпозиум эстонского Союза художников «Шрифт и современность». Он был и чрезвычайно содержателен, и невероятно представителен. В нем участвовали не только эстонские специалисты и их коллеги из других союзных республик, но даже иностранцы — в т.ч. немцы, англичане, финны и один американец.

Международных профессиональных мероприятий такой репрезентативности советское искусство не знало — ни до, ни после 1976 г.— даже изобразительное (среди художеств в СССР главнейшими считались живопись и скульптура; статус прикладных искусств, и в т.ч. книжной графики, был много ниже).